17 September 2015

Forgive me... / Извини...


‘Forgive me your thieving’, say I to a thief, a woman;
‘I guarantee not to mention’—this to the hangman—
‘the noose’.
That’s how some foul-smelling throwback slut
expounds to me Kant and the Sermon on the Mount.
I hold my peace.

Instead of this mildew, these insecticided fields,
if only the Volga could flow again into the Caspian Sea,
and horses eat oats as before, 
if clouds of glory could shine over my native land,
if something could come out right, with a happy end.
Touch wood, the language will endure.

[From Тайный советник (Privy Councillor), 1987]

(Translation © 2015 G.S. Smith)

Translator's Note: ‘The Volga flows into the Caspian Sea… Horses eat oats and hay…’ are the dying words of Ippolit Ippolitych, the hero of Chekhov’s ‘The Literature Teacher’ (1894), who ‘either kept silent or spoke only of what everyone had long known’.


«Извини, что украла», - говорю я воровке;
«Обязуюсь не говорить о веревке», -
говорю палачу.
Вот, подванивая, низколобая проблядь
Канта мне комментирует и Нагорную Проповедь.
Я молчу.


Чтоб взамен этой ржави, полей в клопоморе
вновь бы Волга катилась в Каспийское море,
вновь бы лошади ели овес,
чтоб над родиной облако славы лучилось,
чтоб хоть что-нибудь вышло бы, получилось.
А язык не отсохнет авось.

07 September 2015

Joseph Brodsky, Lev Loseff, Sergei Dovlatov et al., or Leningrad of the 1960’s and 70’s / Иосиф Бродский, Лев Лосев, Сергей Довлатов и все-все-все, или Ленинград 1960‒70-х годов


A literary evening presented by Andrei Ustinov: Old Peter City - Joseph Brodsky, Lev Loseff, Sergei Dovlatov et al., or Leningrad of the 1960’s and 70’s. In memory of Vladimir Gerasimov.
September 18th, 2015. Samovar Hall, Mountain View, California.
Андрей Устинов представляет литературный вечер «Старый Питер бока повытер»: Иосиф Бродский, Лев Лосев, Сергей Довлатов и все-все-все, или Ленинград 1960‒70-х годов.
Рассказ-путеводитель по «переименованному городу» памяти Володи Герасимова.
Вход – $20.00 (at the door)
September 18th, 2015. Samovar Hall, Mountain View, California


03 September 2015

The Petrograd Side / Петроградская сторона

The Petrograd Side, 1974 / Петроградская сторона, 1974
Photo: Lev Loseff


The Petrograd Side

And are my letters reaching you?
                  I’m as before...
M.

On Sundays children used to come, checking
whether or not still floating in the pool
were soggy bits of bread and toffee wrappers,
whether still stuck in the birdcage netting
was lime-glued fluff and (if you’re lucky) plumage,
whether or not that bone still lay there rotting
away on urine-saturated sawdust,
and whether she still bawled her brutal anguish,
the ticket woman in her boarded cage.

It all remained exactly as before.
The cannon boomed, and yet the clock stood still.
A tram strummed on the bridge but held the rails.
The river rippled but refused to flow.
We said goodbyes, but still we didn’t part.
And only that notorious Neva wind
kept playing the bully at that barbarous crossroads
between the state-administrated mosque,
the constructivist stockade and fort, and
the lumpen high-ups’ temple-simulacrum,
raping the passersby in alleyways,
ripping at coats so savagely
you’d think it was alive.

And then in that big space the tumult died.
The tram that had my number on arrived.
And everything swung into motion.
All of a sudden, like an exclamation
made off the bat, that comes out stupid.

My friend jumped on the past just as it left,
leaving one foot back in this rancid hell,
the other one on something that was moving.

[From Чудесный десант (The Miraculous Raid), 1987]

(Translation © G.S. Smith 2015)


[Author’s note] The Petrograd Side is a borough in Petersburg. In the square mentioned in the poem, there is a big mosque and next to it two buildings, one constructivist and one stalinesque, built for the Party elite. The city zoo is not far away.
‘... you’d think it was alive...’: from The Captain’s Daughter, the novel by Alexander Pushkin.


Петроградская сторона


Доходит ли до тебя мои письма?
Я по-прежнему…
                                              М.

По воскресеньям дети шли проверить,
по-прежнему ли плавают в бассейне
размокший хлеб с конфетною оберткой,
по-прежнему ли к проволоке вольера
приклеены пометом пух и перья,
по-прежнему ли подгнивает кость
на отсыревших от мочи опилках,
по-прежнему ли с нечеловеческой тоской
ревет кассирша в деревянной клетке.

Все оставалось на своих местах.
Палила пушка, но часы стояли.
Трамвай бренчал, но не съезжал с моста.
Река поплескивала, но не текла.
И мы прощались, но не расставались.
И только пресловутый ветер
куражился на диком перекрестке
меж зданий государственной мечети,
конструктивистского острога и
храмоподобье хамовитой знати,
насилуя прохожих в подворотнях,
так беспощадно плащи срывая, что
казался одушевленным.

Но ветер вдруг в парадной помер.
Подошел трамвай мой номер.
Все задвигалось, пошло.
И это все произошло
с поспешностью дурацкого экспромпта.

Друг в прошлое запрыгал на ходу,
одной ногой в гноящемся аду,
другой ногой на движущемся чем-то.