18 August 2014

Like a Dead Man in the Desert / Как труп в пустыне


Like a Dead Man in the Desert

(June 1959)

The thoughts were dancing in my head,
while Cossack squats seemed to beset
my jackboots and my breeches.
I was swearing my allegiance.

I mumbled words that weren’t my own,
wishing my lips could now take on
the sting of that wise serpent.
But it wasn’t in the statute.

The heavens with their blue and white
would not take pity on my plight,
and the seraphim kept vigil.
Swine-snouts, me in the middle.

The beefiest of the infernal sect,
his rifle held at the present,
was standing point, right-ender,
beneath the blood-red banner.

I looked upon this vile affair,
in silence vowed—‘I shall not swear
to serve under your colours,
stigmatic and accursed.

Satan you are, I’ll never vow
to serve you, here’s where you can go…
So do your worst and menace
me with your dimwit malice!’

Thus, like a corpse stiff at his post,
I took that personal, silent oath.
I swore it in the desert,
and I’ve kept it ever present.

(Translation © 2014 G.S. Smith)



Как труп в пустыне

(июнь 1959)

Плясали мысли в голове,
а сапоги и галифе,
казалось, шли вприсядку.
Я принимал присягу.

Слова я мямлил не свои.
Я жало мудрыя змеи
желал обресть устами.
Но нет его в уставе.

А белизна с голубизной
не сжаливались надо мной,
не спали Шестикрыла.
Кругом — свиные рыла.

А самый крупный мелкий бес
с оружием наперевес
стоял фланговоправым
под флагом, под кровавым.

И я, взглянув на эту гнусь,
молча поклялся: «Не клянусь
служить твоим знаменам,
проклятьем заклейменным.

Не присягаю, Сатана,
тебе служить, иди ты на...
Карай меня, попробуй,
тупой твоею злобой!»

Как труп, застывши на посту,
безмолвную присягу ту
я принял там, в пустыне,
и верен ей поныне.


08 August 2014

Letter to the Old Country / Письмо на родину

Green Mountains, Vermont / Зеленые горы, Вермонт


Letter to the Old Country


                                           How your hands, Molly, have grown so coarse,                                                                             how your cheerful Dick has let himself go...                                                                                                         Kuzmin, “The Immigrants”        

They provided a bunk. They provided a pitchfork.
It wasn’t easy going with the manure,
but it’s grub from the guts.
Since we left the Union
we don’t drink water, only milk.
And on Saturdays from a rabid cow
(that’s sublimation I’d never dreamed of in Moscow).
We’re putting aside a few dollars in egg
cartons. I already have two.
The bosses are no worse than the passport office at home.
Of course there’s crap, but I’ll fuck ‘em over.
Franz is a tub and his Elzevira
is the scum that grows on the tub.
The chickens are very cheap. And there’s
a variety of vegetables. And always fruit.
Of course, some come over here and
get fleeced straightaway. It’s a real pity.
Just last night a guy came out,
one of my buddies, with some poetry,
which went, “it’s good back in the home country, at home,
in greasy vatniki* with thick stitches.”
We know: lilac, the scent of diesel,
the homey comfort of unwashed shirts.
But still, freedom is better than comfort.
Better to be among the workers than the slaves.
We’re not sailors in a port of call here,
this is for good. Still if we can save
up another carton . . . They say that over the mountains
not everything has been bought up yet.
We’d only need enough for the initial outlay,
even if they’re only seven-hundredth parts, even six.
There are still land lots on the far side of the mountains.
There’re still free tracts of land.

* vatnik: cotton quilted jacket, often homemade.

(Translation © 2013 Henry Pickford)


Письмо на родину


                                                 Как ваши руки, Молли, погрубели,
                                                 как опустился ваш веселый Дик...

                                                                      Кузмин, Переселенцы

Дали нары. Дали вилы. Навоз
ковырять нелегко,
но жратвы от пуза.
С тех пор, как выехали из Союза,
воды не пьем – одно молоко.
По субботам – от бешеной коровки
(возгонка, какая не снилась в Москве).
Доллареску откладываем в коробки
из–под яиц. У меня уже две.
Хозяева, ну, не страшнее овира,
конечно, дерьмо, но я их факу.
Франц – тюфяк, его Эльзевира –
мразь, размазанная по тюфяку.
Очень дешевы куры. Овощи
в ассортименте. Фрукты – всегда.
Конечно, некоторые, как кур в ощип,
попали сюда, с такими беда.
Выступал тут вчера одни кулема,
один мой кореш в виде стишков,
мол, “хорошо нам на родине, дома,
в сальных ватниках с толщей стежков”.
Знаем – сирень, запашок мазута,
родимый уют бессменных рубах.
А, все же, свобода лучше уюта,
в работниках лучше, чем в рабах.
Мы тут не морячки в загране,
а навсегда. Вот еще бы скопить
коробку… Говорят, за горами
еще не всё успели скупить.
Нам бы только для первой оснастки,
а там пусть соток хоть семь, пусть шесть.
Есть за горами еще участки.
Свободные пустоши есть.